В.М.Элькин. Дискобол. Часть 8.

  Встречи с интересными людьми

  Я решил вспомнить лучшие образы симпозиумов и встреч с арттерапевтами.

  Мы в огромном зале дворца молодежи. Нас, арттерапевтов-участников встречи, около сотни человек и мы расстаемся. На полу лежит футляр от скрипки. Нам поручено на листке бумаги написать слово, которое выражает наше состояние. Я не помню, что тогда написал, наверно, что-то хорошее – «блаженство» или «восторг». Бумагу надо свернуть и под звуки скрипки танцующим шагом подойти к футляру, и положить в него свою бумажку.

  Когда все участники это проделали, озвучили новое задание - подойти к этому футляру и взять на память одну бумажку. У меня тут же возникла нелепая мысль - а если кто-то выберет свое собственное послание? На это мало шансов, но значит, этот мир искусства его не принял. Как только я это подумал, моя соседка перекосилась от огорчения – она вытащила свою собственную бумагу. Я тут же отнял ее бумажку и заменил своей, сам я тут же исчез из поля ее зрения.

  На другой встрече незабываемое прощание проходило иначе – мы, все двести человек, стояли кругом. По кругу передвигались два стаканчика - один был с водой, другой пустой. Каждый из нас получал пустой стаканчик, а сосед переливал в него воду из своего полного стакана. Наконец и я перелил воду в стаканчик следующему. Так эти два стакана передвигались по кругу. Вода журчала, все вспоминали прошедшее. Мы, замерев, слушали журчание воды. Звучали магические слова - я слушал и я говорил; я получал, и давал; я был ранен и я наносил рану; я был исцелен и я был счастлив.

  На одной из встреч все молча двигались по линиям, лежащим на земле – это было изображение лабиринта. Ты шел медленно, думая о своем, а рядом, вперед и назад, шли люди, думающие о своем, как и в жизни. Дойдя до середины лабиринта, человек замирал, как будто он достиг чего-то важного, а может и просто завершив цикл жизни. Все кругом тоже останавливались.

  Одна девочка замерла минут на десять, и все терпеливо ждали.

  Потом человек выходил из центра и двигался к выходу. При этом не звучало ни одного слова.

  Однажды режиссер из Италии на такой встрече арттерапевтов разбила нас на пары – один двигался, закрыв глаза, другой его вел. Мы ставили ладони вперед и чувствовали, что впереди стена, человек или окно.

  Потом она создала круг-арену. Группа людей села в этот круг. Все они были с закрытыми глазами. Они стали общаться. Одна девочка нашла руку мальчика, ощутила его торс и замерла в удовольствии. Бедняга не знала правды - в другой руке у него у него оказалась другая женщина, тоже очень довольная общением. Активно-эротическая американка стала лапать своего тихого соседа, а тот закрылся от нее позе эмбриона. Все было как в жизни.

  Когда все закончилось, участники действия открыли глаза и сидели, мерцая зрачками, и слушая, как три назначенных человека, видевших все, что происходило, рассказывали, что произошло и как они это поняли.

  Один был похож на Фрейда. Он что-то объяснял, другой морализировал, третий, как доктор Чехов, тоже что-то рассказал.

  Они все изобразили жизнь человечества и попытки его духовной говорящей элиты объяснить ее. Они, как и в жизни, врали и говорили правду.

  Сильное впечатление произвел театр, созданный даунами – женщина-фанатик возила их и показывала постановку в их исполнении… Они были похожи на какие-то существа - и не люди и не звери. От них исходило мощное обаяние.

  Скажи спасибо читатель, я тебя привел в интересное место.

  Тему встреча с интересными людьми продолжит стихотворение Минаева:

  Когда хирея день от дня,

  Я ездил на Кавказ,

  Там встретил Лермонтов меня

  Обрызгал грязью раз.

  Раневская во сне часто общалась с Пушкиным, в ее сне он ей сказал:

  - Как ты мне надоела, старая …

  Дальше идет непонятное мне слово с точками, вроде бы на букву б.

  Поэт-правдоруб Иртеньев осветил встречу с Толстым:

  Встретил я как-то Толстого за плугом,

  оба отделались легким испугом.

  Однажды я увидел бегущего по Невскому Юрского, в крылатке и в гриме Пушкина. Все светло ему улыбались, и я сделал то же самое.

  Сам Я во сне говорил с Мравинским и Растроповичем. Растропович смущенно улыбался, а Мравинский меня очень ругал, я не помню, за что, ДА И НЕ ВАШЕ ЭТО ДЕЛО.

    ЛЕСТНИЧНОЕ ОСТРОУМИЕ

    Могу назвать интересных людей, которых я видел – это Бехтерева, Гранин, Хейфиц, Козинцев, Михайловский, Балабанов. Артист Бехтерев-Белинский - не Виссарион, а режиссер театра муз комедии. Он подарил много книг моей жене Инне, которая его много лет лечила.

  Когда я говорил с ним и поставил ему цветовой тест, который кое-что рассказал о нем, он остро посмотрел на меня и сказал:

  - А вы сами в это верите?

  Тогда я был начинающий и робел, а сейчас скажу – верю ли я - это не имеет значения. Ответы Люшера, к сожалению, ВСЕГДА возмутительно верны – это я точно знаю.

  То, что я сейчас сделал, мой отец называл ЛЕСТНИЧНОЕ ОСТРОУМИЕ - это когда человек сразу не догадался, что ответить, а потом, на лестнице, придумывает хороший ответ. Я считаю, что все равно надо пытаться отвечать на такой вопрос.

  Опыт - это врач, пришедший после болезни, как сказала мудрая женщина, королева Франции.

    Анна Андреевна

    Жизнь свела меня с замечательным человеком – это живой голос Петербурга - Наталья Савощик – она предложила мне интересное дело.

  Она создала композицию на стихи Ахматовой и Гумилева. Я должен был озвучить ее чтение музыкой.

  Специалисты и знатоки дали Савощик сведения - какие строки Ахматовой относятся к Гумилеву и наоборот. Наталья Савощик строго отбирала среди предложенных мною мелодий.

  У нас был сценарий – на каком слове я вступаю с музыкой, как это звучит, она придумала сильный режиссерский ход.

  Когда выбранная мелодия завершалась, звучание останавливалось на последней ноте и продолжало звучать, как бы застывая, создавая иллюзию миража и транса.

  Мы сделали композицию по «Реквиему» Ахматовой.

  Иногда слияние стихов и музыки было просто гипнотическим - грозная 6-я прелюдия Рахманинова накалялась гневом, это было, когда улыбался только мертвый, спокойствию рад…

    Звезды смерти стояли над нами…

    Второй раз русские стихи накалены таким гневом после проклятья Лермонтова в стихах «На смерть Пушкина»:

  И вы не смоете всей

  Вашей черной кровью

  поэта праведную кровь…

    Многие строки с голосом Савощик теперь звучат в моей памяти, они слились с мелодиями, которыми я озвучил эти строки:

   … И серебряный месяц ярко

  над серебряным веком плыл…

   … все души милых на высоких звездах.

  Как хорошо, что некого терять…

     Расширяющаяся на весь мир тема из 6-й симфонии Чайковского слилась с финалом Реквиема Ахматовой:

  ..затем что и в смерти блаженной боюсь

   забыть громыхание черных марусь …

  и выла старуха как раненый зверь…

  Слова «что в этом доме жило кроме нас…» сплелись с шелестящими шагами будущей опасности из медленной части 7-й симфонии Бетховена.

    Строки из стихотворения «Любовь»:

  Умеет так сладко рыдать

  В молитве тоскующей скрипки,

  И страшно ее угадать

  В еще незнакомой улыбке" -

  слились с «Рондо Каприччиозо» Сен-Санса.

     В стихотворении «Волк» Гумилев описал умирающего воина, которого ранила женщина-воин. К раненому уже подбирается волк – это драматическая обида на женщину слилась со жгучей темой 3-й сонаты Шопена. Ее хорошо осветила строка Пастернака:

  Шопена траурная фраза

  вплывает как больной орел.

  Меня поразила поэма Ахматовой «У моря». Ей было 19 лет, это было начало, и в этой поэме она полностью предсказала, что произошло с ее мужем и сыном. Она, конечно, многое ВЕДАЛА. Часто предсказывала судьбу людей – так она сказала после начала травли Бродского: какую карьеру готовят Рыжему, – она предсказывала Нобелевскую премию затравленному поэту.

  Мы исполняли целый год эти композиции в музеях Ахматовой и в разных залах.

  Это был мир мелодекламации. Я многому научился.

  Савощик все больше превращалась в Анну Андреевну.

  Однажды мы были в каком-то театре, и руководитель стал иронично объяснять, что теперь не так надо читать стихи. И это он сказал двум мастерам, как я теперь понимаю. Я в гневе спросил:

  - А Как Вам Музычка понравилась?!!! - и я услышал виолончельный благородный голос Анны Андреевны Савощик:

   – Владимир Михайлович, не надо на это обращать внимание.

  - Не надо отвечать на нелепые насмешки, - сказала мне Ахматова, и я это запомнил надолго.

  Эти строки часто звучат в памяти так же, как слова Бродского:

  Опирая на ладони свой висок

  ВЫ НАПИШЕТЕ О НАС НАИСКОСОК.

    Я выступал в передачах Савощик, мы даже делали передачу о Бетховене, и я потерял страх выступлений.

  После таких строк о чем еще можно написать?

  Подарю Вам строку Ахматовой:

  ПРИВОЛЬЕМ ПАХНЕТ ДИКИЙ МЕД…

  Поэтому Я оставляю пока рассказы и буду заниматься исполнением музыки.

  До свиданья читатель. Приходи на концерты в доме композитора. Да будет твоя жизнь гармонична, как строка Ахматовой.